… На весь город раздался властный голос, искаженный древними китайскими динамиками Genesis:

— Сегодня седьмой день лета, семьдесят пятый год от рождества Президента, восславим же новый день, данный нам с лёгкой руки государя русского!

Между тем из кучи санкционных продуктов, лежащей за церковью в двухстах метров, выполз заросший, бородатый дед, которого разбудил голос с динамиков, а также капающий с пасмурного неба дождь.

— Ну охуеть теперь, прости господи!

Грязный дед, медленно покачиваясь, пошёл к ближайшей куче, достав оттуда зелёную от плесени протеиновую колбасу, дабы перекусить на завтрак, а также ловя ртом капли дождя, дабы было чем запить.

Этот человек был никто иной, как Леонтьев Николай Муххамедович, бригадир в цеху, производящем станки, для производства станков. Зарплату, конечно, не дают, вместо неё мешок ломаных и старых кирпичей и связка баребухов «для еды». Поговаривали, что Николай мог бы стать IT-программистом (слово-то какое гейское), однако такими сейчас печи топят, потому как не патриотичное это дело.

Дождь, начавшийся рано утром, размывал последние остатки щебёнки по грунту, от порывистого ветра время от времени хлопала дверь в подъезд.
Озлобленные женщины, похожие на известного поросёнка Спутник, которого укусили пчёлы и накачали ботоксом, вели за собой по двенадцать-пятнадцать детей, окрикивая их, чтобы те шли по дохлым собакам аккуратно и не свалились в лужи, ведь грязную одежду негде стирать, а мыться было строго запрещено, кроме крещения и присяги.

На ржавом корпусе «Лады Седан», бродяги жарят кошку, потом её начали жарить на вертеле над огнём, служители движения «Божья Воля» вместе с движением «Сорок сороков» предаются плотским утехам в бывшем газетном киоске, а местная красотка Дунька надела на себя свою нарядную футболку из полиэтилена, после чего ушла к чеченскому помещику Джохару, работать за еду. Любо!

— На работу! Пошел на работу, говно!

Народофронтовцы Президента всегда приходили в одно и то же время.

— Сука! Опять обосрался!

Суровые мужики в чёрных плащах брезгливо подхватили Николая за волосы, и потащили в сторону фабрики. Последняя была в прямом смысле заводом, производящим все: от хлеба «Пахомий» до карет для боевых колесниц. «Цехами» считались огромные сырые ямы, где сотни оборванцев клепали вручную то, на чем специализировался их цех. Ни о каких нормальных условиях труда и санитарии даже речи и не шло, ведь это было равно гомосексуализму. Полуголые рабочие месили холодную грязь босыми ногами, дыша дымом вперемешку с сажей. От таких божеских условий многие буквально улетали на небо.

21:00

— На парад, свиньи!

В этот раз за рабочими и крестьянами прибыли казаки и байкеры, сгоняя всех подряд в большую толпу, время от времени стегая их шашками и кожаными плетьми.

На площади Кадырова была большая суета. Сотни женщин в затертых платках, мужчин с заплывшими лицами от побоев и денатурата, выпиваемым прямо на производстве, переминаются с ноги на ногу. Повсюду бегают детишки, норовящие стащить все, что имеет хоть какую-либо ценность, батюшки ссут с вертолётов, крича о освящении церемонии парада, НОДовцы в количестве пяти человек машут флагами и сосут за еду, вездесущие блинно-лопатные палатки, торговцы варёной человечиной и прочие точки сбыта продукции. Люди суетятся, где-то бабки торгуются за коровьи кизяки, повсюду снуют все те же народные фронтовики, которые колотят дубинками всех подряд, чеченцы звенят бутылками, чем распугивают всех русских в радиусе русских.

Площадь содрогнулась от гудения и скрипа, на неё выезжаются массивные повозки, десятки лошадей, возящие их за собой, срали прямо на ходу, а шедшая сзади шеренга меченосцев собирала лошадиное говно, складывая его в чёрные мешки. Гвоздём программы стал картонный танк «Армата», который несли на руках пятеро бурят — экипаж бронемашины. При виде этой машины толпа просто взорвалась от криков экстаза, всеобщей радости и аплодисментов. Особо ретивые покрикивали: «Дадим пососать! На Фашингтон! Бойтесь безбожники!»

И вдруг Николай выгнулся кошкой, ведь он приметил то, что прямо на дороге у повозок лежала целая бутылка «Путинки».

— Эээ блэт! Родное не отдам! — с таким криком ринулся рабочий за святым эликсиром, да вот подскользнулся на подливе, оставленной ветераном, и уебался насмерть.