Проснувшись утром после беспокойного сна, Владимир обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое. Лежа на панцирнотвёрдой спине, он видел, стоило ему приподнять голову, свой коричневый, выпуклый, разделенный дугообразными чешуйками живот, на верхушке которого еле держалось готовое вот-вот окончательно сползти одеяло. Его многочисленные, убого тонкие по сравнению с остальным телом ножки беспомощно копошились у него перед глазами.
«Что со мной случилось?» — подумал он. Спросонья он обвёл взглядом знакомые стены, увидел портрет женщины на олимпийском пьедестале, который он недавно вырезал из иллюстрированного журнала и вставил в золочёную раму, перевёл взгляд на окно, услышал, как по жести подоконника стучат капли дождя, и снова закрыл глаза. «Хорошо бы ещё немного поспать и забыть всю эту чепуху», — подумал он.
Он привык спать на правом боку, однако ему теперь мешал огромный выпуклый живот, и после сотни безуспешных попыток перевернуться Владимир оставил это занятие. Он в холодном ужасе понял, что все происходит наяву. Но ещё больше ужаснуло его то, что будильник показывал уже половину седьмого, в то время как Владимир поставил его на четыре часа утра. Неужели он не слышал звонка и опоздал на совещание в генштабе? Мысли эти привели его в отчаяние. В это время в дверь осторожно постучал премьер, который беспокоился, не опоздает ли он. Голос премьера был, как всегда, ласковый, и Владимир испугался, услыхав ответные звуки собственного голоса, к которому примешивался странный болезненный писк.
Кошмар продолжался. В его комнату стучали уже с разных сторон — и министр обороны, и старый друг Акрадий беспокоились, здоров ли он. Его умоляли открыть дверь, но он упорно не отпирал замок. После невероятного труда ему удалось повиснуть над краем кровати. В это время раздался звонок в прихожей. Узнать, что случилось, пришёл министр иностранных дел. От страшного волнения Владимир рванулся изо всех сил и упал на ковёр. Звук падения был услышан в гостиной. Теперь к призывам соратников присоединился и министр. И Владимиру показалось разумнее объяснить своим властным друзьям, что он непременно все исправит и наверстает. Он начал взволнованно выпаливать из-за двери, что у него лишь лёгкое недомогание, что он ещё успеет на добраться до генштаба вертолетом, и наконец стал умолять не смещать его из-за невольного прогула и пощадить его детей. При этом ему удалось, опираясь о скользкий сундук, выпрямиться во весь рост, превозмогая боль в туловище.
За дверью наступила тишина. Из его монолога никто не понял ни слова. Затем министр тихо произнёс: «Это был голос животного». Аркидий с премьером в слезах бросились за слесарем. Однако Владимир сам ухитрился повернуть ключ в замке, ухватившись за него крепкими челюстями. И вот он появился перед глазами столпившихся у двери, прислонившись к её створке.
Он продолжал убеждать властных друзей, что скоро все встанет на свои места. Впервые он посмел излить им свои переживания по поводу тяжёлой работы и бесправности положения президента, которого любой может обидеть. Реакция на его появление была оглушительной. Аркадий безмолвно рухнул на пол. Премьер в смятении погрозил ему кулаком. Министр повернулся и, поглядывая назад через плечо, стал медленно удаляться. Эта немая сцена длилась несколько секунд. Наконец Аркадий вскочил на ноги и дико закричал. Он оперся на стол и опрокинул кофейник с горячим кофе. Министр тут же стремительно бросился к лестнице. Владимир пустился за ним, неуклюже семеня своими ножками. Ему непременно надо было удержать гостя. Однако путь ему преградил премьер, который стал заталкивать президента назад, издавая при этом какие-то шипящие звуки. Он подталкивал Владимира своей палкой. С большим трудом, поранив о дверь один бок, Владимир втиснулся назад к себе в комнату, и дверь за ним немедленно захлопнули.
После этого страшного первого утра для Владимира наступила приниженная монотонная жизнь в заточении. Он постепенно приспособился к своему уродливому и неповоротливому телу, к своим тонким ножкам-щупальцам. Он обнаружил, что может ползать по стенам и потолку, и даже полюбил висеть там подолгу. Пребывая в этом страшном новом обличье, Владимир остался тем же, кем был, — отцом народа и рулевым, переживающим все государственные заботы и страдающим оттого, что внёс в жизнь своего народа столько горя. Из своего заточения он молча подслушивал разговоры соратников. Его мучили стыд и отчаяние, так как теперь власть оказалась без политических средств и старый бизнесмен, больной министр и юный премьер должны были думать о перевыборах. Он с болью чувствовал брезгливое отвращение, которое испытывали самые близкие люди по отношению к нему.
Как-то рано утром пришла служанка. Заглянув, как всегда, к Владимиру, ничего особенного сначала не заметила. Она решила, что это он нарочно лежит так неподвижно, притворяясь обиженным: в смышлености его она не сомневалась. Поскольку в руке у нее случайно был длинный веник, она попыталась пощекотать им Владимира, стоя в дверях. Но так как и это не оказало ожидаемого действия, она, рассердившись, легонько толкнула Владимира и насторожилась только тогда, когда, не встретив никакого сопротивления, сдвинула его с места. Поняв вскоре, что произошло, она сделала большие глаза, присвистнула, но не стала медлить, а рванула дверь спальни и во весь голос крикнула в темноту:
— Поглядите-ка, оно издохло, вот оно лежит совсем-совсем дохлое!
Сидя в кабинете, политики сначала с трудом преодолели испуг, вызванный у них появлением служанки, а потом уже восприняли смысл ее слов.
— Умер? — сказал господин премьер, вопросительно глядя на служанку, хотя мог сама это проверить и даже без проверки понять.
— Ну вот, — сказал господин министр, — теперь мы можем поблагодарить бога.
Затем они покинули Кремль все вместе, чего уже много месяцев не делали, и поехали кортежем на валдайскую дачу. Мерседес, в котором они сидели одни, был полон теплого солнца. Удобно откинувшись на своих сиденьях, они обсуждали виды на будущее, каковые при ближайшем рассмотрении оказались совсем не плохими, ибо служба, о которой они друг друга до сих пор, собственно, и не спрашивали, была у всех у них на редкость удобная, а главное — она многое обещала в дальнейшем. Самым существенным образом улучшить их положение легко могла сейчас, конечно, перемена режима; они решили раскрутить гайки и добиться отмены санкций, отказавшись от сталинской модели, которую выбрал еще Владимир.
Путин теряет поддержку друзей-олигархов из-за конфликта в Украине — Bloomberg
